|
1. |
|
|
|
|
Раскрой уста, я вдохну в тебя бездну,
И она разольется в груди, как вода
Из колодца, где размокли останки небес,
А горячие звезды растворила тоска.
Там оборванный призрак в чумных одеяниях
Прозрачной десницей увлекает тебя
В опороченный дом, где застывшие лица
Теряют опору в руинах моста
Между кожей и плетью, меж ударом и болью, средь святых устремлений, начиненных избыточной каменной солью.
В каменном крошеве исчезла слеза,
Пылью покрыта плодоносная почва,
В бесконечных полях пожухли луга,
Свеча обернулась прислужницей ночи.
Силуэт мертвой птицы очерчен в клубах облаков -
Он вознесся к мечте беззаветно парить в чужом сне.
Врываясь в покои чужого солнца,
Отрекшись, глумясь над трупом луны,
Оставленной в стойле утекших мечтаний,
Где чадо стояло под шумом грозы
В ожидании, что в полночь откроются железные двери
И утихнет дрожь в брезгливом взгляде на свое отражение.
Углы тесной комнаты – гнетущее бремя.
Словно зажатый в скалах пульс истощения, рушащий глыбы льда, превращая их в гравий.
Где вымерли пастбища трепетных зерен, согретых лучами в родниках вдохновения, что высекли искры над шрамом мучений и нависли смоковницей, роняя плоды.
Но очертания крыльев небрежным штрихом проявятся на фасаде бумажных домов,
И нахлынет зловонное море на спокойные реки, а порывы ветра высушат пот усилий.
В каменном крошеве исчезла слеза,
Пылью покрыта плодоносная почва,
В бесконечных полях пожухли луга,
Свеча обернулась прислужницей ночи.
Между кожей и плетью, меж ударом и болью, средь святых устремлений, начиненных отравленной кровью.
Он вознесся во сне, потеряв свою тень в дымчатой мгле.
Врываясь в покои чужого солнца,
Отрекшись, глумясь над трупом луны,
Оставленной в стойле утекших мечтаний,
Где чадо стояло под шумом грозы
В ожидании, что в полночь откроются железные двери
И утихнет дрожь в брезгливом взгляде на свое отражение.
|
|
2. |
|
|
|
|
Стекловидные капли, как уставшие ливни,
Как осколки скульптуры бестелесной мглы,
Стекают на иней, на мраморный саван
Сизой патокой в крону замерзшей воды,
Лезвия льда, оцарапав поверхность,
Проникают сквозь трепет в мягкую ткань,
Податливый вдох, как дыхание болезней,
Переходит, как кровь в воск, в сгорающий грай,
Испещряя движения губ мертвым сном,
Скрепляя дрожащие веки прозрачным замком,
Что тяжел, словно горы, застывшие в небе,
Повиснув на петлях пустой глубины,
Что веревками вьется из-под толщи воды,
Чьи объятия нежны, как вкус морской соли,
Где щербатая гладь ледяных подземелий
Приправляется спазмом утихающей в сумраке боли.
Покинутый остаток огня вырождается в назойливый гнет
Преждевременных грез о теплых заполненных рвах,
Посыпанных старой золой, вмерзающей в лед.
С немым колебанием весов незримый песок
Направляет движения чаш в слиянии
С истеричным ударом часов,
Замыкая движения мыслей ключом,
Что тяжел, словно горы, уходящие в небо,
Образуя в недрах разлом,
Где бесцветная масса заполнила дно,
Погребя под собой остывшее тело,
Обрастая колючим пятном на узоре
Бесконечных смертей под монолитным альковом,
Что веревками вьется из-под толщи воды,
Чьи объятия нежны, как вкус морской соли,
Где щербатая гладь ледяных подземелий
Приправляется спазмом утихающей в сумраке боли.
|
|
3. |
|
|
|
|
Утопленная в объятиях лохмотьев – лоскуты старой ткани ее щекочут ветра,
Она – пьющая жизнь на вершине ветхой серебряной башни,
Что пустила корни у подножия сна.
Небесная нить стянулась в узлы, сердцевину тлена впитала гроза.
Треск; рвущийся крик, немые страдания в слепом поклонении,
Шепот мириад голосов обрамляет стезю запрещенных учений.
Все выше и глубже она погружается в дремотную краску забвения,
Мерцает звездой в тишине, воплотив в себе лик всеразрушения.
Кряжистый остов бестелесной основы
Устремляется в небо, пламенея от злобы,
И, напоенный волей мертвых вешний просторов,
Бороздит пустыри ненавистных чертогов.
Она – молох, коснувшийся заповедного моря,
Всколыхнув мягкий шорох, вздыбив волны,
Запятнав чистый саван червивой землей,
Сменивший фату на согбенность с клюкой.
Вырви леса с корнями, застынь средь убывающих лун,
Где сознание, клетка в источнике молний,
Как горло, пронзенное ржавым гвоздем.
Летящая в облака, освещенная чадом грязных алмазов,
Слепящая синева – незыблемый трон пустующих залов,
Взойдя готова упасть и разбиться в дурмане, растворенная властью,
Дно колодцев – ее чернота, пригубившая сполох зачумленных топазов.
Острые камни мышиного цвета осыпятся с лиц увядающих лун,
И облачный пол низвергнется в реки под фундаментом склепа найдя глубину.
Все ниже и глубже вперед, вгрызаясь в минуты последнего рвения,
Гниющее тело восходит на свой пьедестал в бельме исступления.
И клочья души в молчаливом смирении
Поглощаются теплым жемчужным свечением
|
|
4. |
|
|
|
|
Туманными прядями пронизанный сумрак, порочным сном растворяется в утре,
Лебединый крик сквозь смрад подземелья летит бледной нитью с парапетов тонущих звезд в глубине
Съежившись в немощи у края уступа,
Сомкнув за собой свет у дальней гряды
Печатями стали раскроить свежесть утра,
Как каменный свод саркофаг тишины,
И сорванным голосом питать облака,
Воздев свои вопли над раненым небом
Слышишь, как двери обращаются в прах?
И крысы в подвалах голодают, как тени,
Белесые призраки стенают впотьмах,
Впиваясь колючими вязями в стены, как
Паучьи глаза, притаившись в могиле,
Неусыпно глядят из холодной норы
В ожидании оранжевых факельных бликов
И неровных шагов, отдающихся в пыльной перине черных подвалов
Мраморный блеск невидим во тьме, чье чрево зудит, как беззубая пропасть,
Иссиня-черным пологом дрожи укрывающая слепые глубины плотоядных оскалов
Подняться наверх и рассеять по ветру
Горящие мысли в огне затхлых покоев,
Рвануть на себе власяницу из плоти –
Завшивевший плащ, воспаляющий стоны,
Вскинуть изъеденные струпьями руки и
С гордой осанкой распрямляться навстречу гневным
Алым лучам восходящего света,
Карминовой веной затмившего небо,
Неуверенным шагом приближаясь к обрыву
С зияющей пропастью меж ветхих бойниц,
Опершись голой костью о давние раны
Опустить взгляд свой вниз и увидеть…
Съежившись в немощи у края уступа,
Сомкнув за собой свет у дальней гряды
Печатями стали раскроить свежесть утра,
Как каменный свод саркофаг тишины,
И сорванным голосом питать облака,
Воздев свои вопли над раненым небом
|
|
5. |
|
|
|
|
На скользкий карниз ступи, но не сверзись вниз,
Пускай капли дождя омывают твой лик!
Под твоим легким шагом хрустят черепа,
Украшая подножие тяжелых кулис;
Гротескный союз – смесь улыбки и слез –
Кружится в вихре твоих побуждений –
Калейдоскоп больных отражений
извращенных чадящих грез.
Лезвием вырежи имя своего естества!
Икона порока захлебнулась в насыщении зла!
Суетливая жатва тупеющей сталью
во имя течения кровавых рек –
Бурые краски смывают орнамент на твоем алтаре,
гравируя на нем свежий скелет.
Покров ночи скрывает твою мертвую кожу,
а разбитые лампы прячут твой силуэт;
Осязаем лишь для духов, исторгших
из себя твой невидимый облик,
заключив в нем свой алчущий гнев.
Лопнули вены, подвешенные на нервных узлах!
Резонирует вопль, заключенный внутри анфилад потерянных звуков!
Режь, режь! И развесь их по стенам,
Вырасти замок из павших тел,
где ты будешь один упиваться плодами
сахарных снов, становящихся явью;
В бальных фраках нелепые тени
танцуют в огне в завихрениях боли,
к голодным устам поднося кубок скверны,
в попытке смягчить твою топкую волю.
Ты – обесцвеченный холст пустых мыслей,
как полый сосуд, не имеющий дна.
Скрежет кинжала, распаляющий жажду,
царапает стержень твоего алтаря.
И крошит его, как некроз твою кожу.
|